Гайцзин
Моя временная квартира, маленькая тёмная «хрущёвка», пряталась за обшарпанной жёлто-коричневой дверью, расположившись на третьем этаже стандартно-го пятиярусного муравейника, по прихоти судьбы получившего громкое именование жилого здания.
Подъезд выглядел также стандартно: узкие лестничные пролёты, сумрачные и дурно пахнущие; металлические скелеты перил, перекошенные и лишённые прутьев; стены исписаны похабными словечками и неграмотными остротами.
Лишь на втором этаже сохранилась действующая лампочка, укутанная в металлическую сетку и дающая бледный, мертвенно-синий свет. Стальные двери соседних квартир оставляли о себе тяжёлое, гнетущее воспоминание – все одинакового се-рого цвета, они были похожи на двери тюремных камер…
…Не нравился мне этот город. Приторный, как сироп, и такой же вязкий, он на поверку оказывался гигантской свалкой, кишащей бездомными – начиная от ко-шек и заканчивая людьми, надломленными и искорёженными жизнью. Город, где ты – никто, если у тебя нет мобильной «трубки», модных тряпок и набитого кошелька. Где люди делятся на некие социальные группы, в которых каждый играет свою роль, не вмешиваясь в события, не касающиеся его лично. Где выказывать свою личность, свою «инакость» – неестественно. Где порицается быть «другим»…
Как давно, кажется, это было… Я приехал в город, надеясь поступить в какой-нибудь ВУЗ, но – увы. Знаний, полученных в сельской школе, оказалось недостаточно, и нужно было либо возвращаться в деревню (чего ужасно не хотелось), либо искать себе жильё и ждать следующего года, в надежде всё-таки поступить.
Ещё во время экзаменов пришлось искать заработок – деньги стремительно кончались. Тогда мне повезло: я смог устроится продавцом в книжном отделе, практически нелегально – трудовой книжки у меня не было. Зарплата выдавалась раз в две недели, количество денег зависело от объёма проданного товара. Первый заработок пришлось потратить на оплату квартиры, на жизнь почти ничего не оставалось…
Внезапно звонит телефон. Хрипло, как простуженный. Я беру трубку: «Да?»
- Это ты? – женский голос.
- Я. – честно отвечаю.
- Жди, я скоро буду.
И всё. Отбой.
Голос кажется смутно знакомым, но я даже не представляю, кто это может быть. Вариант может быть только один: ошиблись номером.
Я возвращаюсь к старому продавленному дивану и продолжаю безразлично смотреть на экран некогда цветного, а теперь, скорее, сине-зелёного телевизора. Очередной выходной, очередной потраченный впустую день. Нет, я не мизантроп, просто мне надоели эти люди. Они почему-то стремятся подойти ближе при раз-говоре, как будто у всех в городе исключительно плохой слух, и им нужно быть очень близко к собеседнику…
Все, с кем мне довелось разговаривать, были, казалось, насквозь неискренни и фальшивы, как актёры, бездарно играющие роль в малознакомой пьесе.
Юноши наперебой хвастались – чем угодно, от умения стоять на голове, до количества бывших подружек, пытаясь произвести впечатление «бывалых людей» и этаких «мачо-суперменов», что, впрочем, выходило гротескно и фальшиво.
Девушки же строили глазки, кокетничая со всеми напропалую, и прятались под изощрённой боевой раскраской-макияжем. Конечно, мне тоже не чужды человеческие слабости – иногда я приводил к себе домой девушек, и они оставались на ночь, но потом.… Потом оказывалось, что таким образом они пытались уйти из-под надзора родителей, обрести какое-то подобие самостоятельности и независимости, или же надеясь кому-то что-то доказать. Никакой речи о чём-то большем в отношениях быть не могло, и они уходили, как только я давал понять им это.
Прошло не более полугода с тех пор, как я приехал в город, но он уже стал неотъемлемой моей частью, и я привык к нему, как привыкают к постоянной голов-ной боли. Лишь иногда, вместе с редкими письмами из дома, приходит странная грусть и чувство своей никчёмности и ненужности.
…Осторожный, чуть слышный стук в дверь. Я открываю, и тут же испытываю неловкость за свою (как быстро, однако, квартира стала «моей»!) неубранную квартиру и собственный непрезентабельный вид.
На пороге возникла девушка. Невысокая, не выше моего плеча, она, тем не менее не производила впечатления слабой и беспомощной. Лицо её, хотя и не лишённое привлекательности, не задерживалось в памяти, запоминались лишь её серые глаза, словно бы живущие собственной жизнью.
- Владимир? – вопрос сквозил не только в голосе девушки, но и во взгляде. Её голос показался мне странно знакомым.
- Да, а собственно, с кем имею честь? – вырвалась абсолютно нетипичная для меня и неуместная фраза – всё-таки я стоял на пороге в одних трико, старых, пузырящихся на коленях, и шлёпанцах на босу ногу.
- Я Лера, помнишь, вместе поступали?
- Да, конечно! – я, наконец, вспомнил её. – Проходи, не стой на пороге.
Последние слова я прокричал уже из комнаты, успев затащить Леру в квартиру и помочь ей снять лёгкое, не по сезону пальтишко. Затем я проводил её на кухню, попутно сгребая со стола грязную посуду и включая чайник.
- Посиди пока здесь, ладно? Я сейчас быстренько приберусь и оденусь.
Лера, Лера… Действительно, мы поступали на один факультет, и познакомились на экзамене – я ей тогда незначительно в чём-то помог. Лера тоже оказалась приезжей, из другой области. Она потом больше меня переживала, когда объявили результаты… Её зачислили, меня – нет. В итоге я дал Лере свой адрес и телефон, взяв с неё обещание, что она обязательно свяжется со мной, если что-то случится. Затем я совершенно про это забыл…
…Спустя пять минут, когда чайник на кухне уже засвистал, я был уже, что называется, «при полном параде» – рубашка и брюки, чудом отыскавшиеся среди других вещей в шкафу, не потеряли ещё своей чистоты и наутюженных стрелок.
Я даже успел вихрем пройтись по комнате, и спрятать все лежащие не на местах вещи, то есть придать своему жилищу вполне цивилизованный вид.
В холодильнике нашлось что-то, с чем можно было пить чай, и я, разливая его по чашкам, имел, наконец, возможность оглядеть свою гостью.
В принципе, она не изменилась, но появилась в глазах некая внутренняя сила, как у человека, всегда спокойного, уверенного в себе и своей правоте. Я смешался, не решаясь спросить Леру о цели её визита. Понятно было, что звонила тоже она, но я не узнал её голос.
Чай потихоньку остывал; ни я, ни Лера к нему пока не притронулись. Любые вопросы казались сейчас неуместными… Она смотрела на меня как-то рассеянно, словно погрузившись в собственные мысли. Неприлично громким показалось мне вдруг тиканье часов, стоящих на подоконнике.
Издалека доносились рыдания скрипки, цепляя потаённое чувство неясной ностальгии, тоски по чему-то безвозвратно ушедшему, доводя его до почти физически ощутимой кондиции. Запахло духами Леры – чуть терпкими и печальными.
…я никогда не расстанусь с этим проклятым городом. Он попросту не отпустит меня.
Подъезд выглядел также стандартно: узкие лестничные пролёты, сумрачные и дурно пахнущие; металлические скелеты перил, перекошенные и лишённые прутьев; стены исписаны похабными словечками и неграмотными остротами.
Лишь на втором этаже сохранилась действующая лампочка, укутанная в металлическую сетку и дающая бледный, мертвенно-синий свет. Стальные двери соседних квартир оставляли о себе тяжёлое, гнетущее воспоминание – все одинакового се-рого цвета, они были похожи на двери тюремных камер…
…Не нравился мне этот город. Приторный, как сироп, и такой же вязкий, он на поверку оказывался гигантской свалкой, кишащей бездомными – начиная от ко-шек и заканчивая людьми, надломленными и искорёженными жизнью. Город, где ты – никто, если у тебя нет мобильной «трубки», модных тряпок и набитого кошелька. Где люди делятся на некие социальные группы, в которых каждый играет свою роль, не вмешиваясь в события, не касающиеся его лично. Где выказывать свою личность, свою «инакость» – неестественно. Где порицается быть «другим»…
Как давно, кажется, это было… Я приехал в город, надеясь поступить в какой-нибудь ВУЗ, но – увы. Знаний, полученных в сельской школе, оказалось недостаточно, и нужно было либо возвращаться в деревню (чего ужасно не хотелось), либо искать себе жильё и ждать следующего года, в надежде всё-таки поступить.
Ещё во время экзаменов пришлось искать заработок – деньги стремительно кончались. Тогда мне повезло: я смог устроится продавцом в книжном отделе, практически нелегально – трудовой книжки у меня не было. Зарплата выдавалась раз в две недели, количество денег зависело от объёма проданного товара. Первый заработок пришлось потратить на оплату квартиры, на жизнь почти ничего не оставалось…
Внезапно звонит телефон. Хрипло, как простуженный. Я беру трубку: «Да?»
- Это ты? – женский голос.
- Я. – честно отвечаю.
- Жди, я скоро буду.
И всё. Отбой.
Голос кажется смутно знакомым, но я даже не представляю, кто это может быть. Вариант может быть только один: ошиблись номером.
Я возвращаюсь к старому продавленному дивану и продолжаю безразлично смотреть на экран некогда цветного, а теперь, скорее, сине-зелёного телевизора. Очередной выходной, очередной потраченный впустую день. Нет, я не мизантроп, просто мне надоели эти люди. Они почему-то стремятся подойти ближе при раз-говоре, как будто у всех в городе исключительно плохой слух, и им нужно быть очень близко к собеседнику…
Все, с кем мне довелось разговаривать, были, казалось, насквозь неискренни и фальшивы, как актёры, бездарно играющие роль в малознакомой пьесе.
Юноши наперебой хвастались – чем угодно, от умения стоять на голове, до количества бывших подружек, пытаясь произвести впечатление «бывалых людей» и этаких «мачо-суперменов», что, впрочем, выходило гротескно и фальшиво.
Девушки же строили глазки, кокетничая со всеми напропалую, и прятались под изощрённой боевой раскраской-макияжем. Конечно, мне тоже не чужды человеческие слабости – иногда я приводил к себе домой девушек, и они оставались на ночь, но потом.… Потом оказывалось, что таким образом они пытались уйти из-под надзора родителей, обрести какое-то подобие самостоятельности и независимости, или же надеясь кому-то что-то доказать. Никакой речи о чём-то большем в отношениях быть не могло, и они уходили, как только я давал понять им это.
Прошло не более полугода с тех пор, как я приехал в город, но он уже стал неотъемлемой моей частью, и я привык к нему, как привыкают к постоянной голов-ной боли. Лишь иногда, вместе с редкими письмами из дома, приходит странная грусть и чувство своей никчёмности и ненужности.
…Осторожный, чуть слышный стук в дверь. Я открываю, и тут же испытываю неловкость за свою (как быстро, однако, квартира стала «моей»!) неубранную квартиру и собственный непрезентабельный вид.
На пороге возникла девушка. Невысокая, не выше моего плеча, она, тем не менее не производила впечатления слабой и беспомощной. Лицо её, хотя и не лишённое привлекательности, не задерживалось в памяти, запоминались лишь её серые глаза, словно бы живущие собственной жизнью.
- Владимир? – вопрос сквозил не только в голосе девушки, но и во взгляде. Её голос показался мне странно знакомым.
- Да, а собственно, с кем имею честь? – вырвалась абсолютно нетипичная для меня и неуместная фраза – всё-таки я стоял на пороге в одних трико, старых, пузырящихся на коленях, и шлёпанцах на босу ногу.
- Я Лера, помнишь, вместе поступали?
- Да, конечно! – я, наконец, вспомнил её. – Проходи, не стой на пороге.
Последние слова я прокричал уже из комнаты, успев затащить Леру в квартиру и помочь ей снять лёгкое, не по сезону пальтишко. Затем я проводил её на кухню, попутно сгребая со стола грязную посуду и включая чайник.
- Посиди пока здесь, ладно? Я сейчас быстренько приберусь и оденусь.
Лера, Лера… Действительно, мы поступали на один факультет, и познакомились на экзамене – я ей тогда незначительно в чём-то помог. Лера тоже оказалась приезжей, из другой области. Она потом больше меня переживала, когда объявили результаты… Её зачислили, меня – нет. В итоге я дал Лере свой адрес и телефон, взяв с неё обещание, что она обязательно свяжется со мной, если что-то случится. Затем я совершенно про это забыл…
…Спустя пять минут, когда чайник на кухне уже засвистал, я был уже, что называется, «при полном параде» – рубашка и брюки, чудом отыскавшиеся среди других вещей в шкафу, не потеряли ещё своей чистоты и наутюженных стрелок.
Я даже успел вихрем пройтись по комнате, и спрятать все лежащие не на местах вещи, то есть придать своему жилищу вполне цивилизованный вид.
В холодильнике нашлось что-то, с чем можно было пить чай, и я, разливая его по чашкам, имел, наконец, возможность оглядеть свою гостью.
В принципе, она не изменилась, но появилась в глазах некая внутренняя сила, как у человека, всегда спокойного, уверенного в себе и своей правоте. Я смешался, не решаясь спросить Леру о цели её визита. Понятно было, что звонила тоже она, но я не узнал её голос.
Чай потихоньку остывал; ни я, ни Лера к нему пока не притронулись. Любые вопросы казались сейчас неуместными… Она смотрела на меня как-то рассеянно, словно погрузившись в собственные мысли. Неприлично громким показалось мне вдруг тиканье часов, стоящих на подоконнике.
Издалека доносились рыдания скрипки, цепляя потаённое чувство неясной ностальгии, тоски по чему-то безвозвратно ушедшему, доводя его до почти физически ощутимой кондиции. Запахло духами Леры – чуть терпкими и печальными.
…я никогда не расстанусь с этим проклятым городом. Он попросту не отпустит меня.